Вот и заканчивается наше первое путешествие по Большому Соловецкому острову. После непростой велосипедной прогулки к берегу Белого моря сходим в Морской музей, находящийся прямо напротив монастыря у бухты Благополучия.
Замечательный, интереснейший музей о старом поморском промысле, о поморах, об освоении Русского Севера и о политике, конечно (это уже экскурсантам рассказывал работник музея о «нехорошей» секуляризации церковных земель во времена Екатерины II, после чего монастырю пришлось переключиться на промыслы, ориентированные на паломников).
А вот киль поморского судна. Он содержится в особых условиях. Порода — ель.
А теперь зайдем в Морской музей и окунемся в мир поморов прошлых веков. В самом деле, все сделано и оформлено великолепно.
Шнека, шнек или шняка — парусно-гребное судно.
С XI по XIX века поморско-новгородское парусно-гребное рыбацкое судно. Плоскодонное, беспалубное (палуба, — «чердаки», — имеется только на носу и на корме), с одной-двумя мачтами высотой до 6 метров, с прямым или шпринтовым парусом.
Вторую мачту с гафельным парусом, а также кливер имели шнеки, увеличенные по грузоподъёмности за счёт нашивания фальшборта (рис.). Длина шнеки составляла 7−12 метров, ширина 2−2,5 метра, осадка 0,6−0,8 метров. Грузоподъёмность 2,5−4 тонны, экипаж всегда 4 человека: кормщик, тяглец, вёсельщик, наживочник.
Из Михаила Пришвина. «В краю непуганых птиц. За волшебным колобком».
– Бывает, что помогают угодники, – беседует кормщик за чаем в океане, – а бывает, согрешим и море к себе примет.
Игнатий огляделся кругом, снял шапку, перекрестился:
– Дай, господи, воду вылежать. Наше дело такое. Долго ли погибнуть, на воде ноги жидки. Налетит полоска, стегнет волна, и некуда деться, пропал. Но только страшного тут, господин, ничего нет. На товарища глядеть страшно, а самому хоть бы что. Помнишь, Таврило, как табак-то спас?
– Не скоро забудешь! – отозвался тяглец.
– Было дело. Да и так сказать: в мокром выросли, что нам мокроты бояться. Лежали мы на ярусе вот с этим Гаврилой, он мальчишкой был, наживку насаживал. Небо ясно, ветра не было, вылежали воду мы хорошо, рыбы бог дал много. Вдруг откуда ни возьмись набежала полоска, стегнуло волной, шняка вверх дном. Мачта плывет, весла плывут, ребята в воде, что рыба. Не опадая духом, командую: «Держите весла, держите мачту, лезьте на крень!»
Они и повылезли из воды на киль, всё единственно, что звери морские на камень. Сидим, качаемся. Скушно. Гаврила и говорит: покурить бы. Хватились: у кого табак за пазухой не отсырел, у кого спички. Сидим, дымок вьется, хоть бы что! Тут опять откуда ни возьмись ветер, дунуло, и опять шняку на место поставило. Мачту изладили, парус поставили и побежали.
– Табак спас! – засмеялись все.
– Табак! – засмеялся и кормщик. – Ну, довольно. Ложись, ребята, спать.
Стали укладываться. В носовой и кормовой части шняки есть кузовки, «заборницы». Туда можно спрятать значительную часть тела и укрыться от непогоды.
Я устроился на носу с тяглецом, остальные – на корме. Не спится. Может быть, мне мешает спать мысль о том случайном ветре, про который рассказывал кормщик. Вместе с людьми я совершенно не испытываю чувства страха, но мысль о ветре мешает заснуть, как иногда дома слишком близко поставленная к постели лампа: зацепишь как-нибудь во сне и свалишь. Тяглец тоже не спит, заговаривает со мной:
– Нет человека крепше, и нет человека слабже.
И рассказывает про кормщика, как он потерял двух сыновей:
– Лежали на ярусе старик, двое сыновей и я. Стегнуло волной, опрокинуло лодку, выбрались на киль. Семь часов держались, стало уж к берегу подбивать, саженей сто осталось. Вдруг младший крикнул: «Тата, тошно!» И как ключ – ко дну. Потонул. А другой через год поехал в Норвегию, около Вардэ ему перебежка восемьдесят верст была. Закидало взводнями, утонул. Старику не круто сказывали. Помалешеньку. Все думал – вернется, все вернется. Долго на глядень ходил, ждал. Потом волосы рвал на себе. А после таким законником сделался, первый человек на всем Мурмане, и все за молодых стоит, а не за старых. Говорит, что молодой человек лучше, артельнее, а старики только себя знают.
И немного о возникновении военно-морского флота России:
Интерес Петра I к единственному в то время русскому морскому порту — Архангельску — возник одновременно с замыслом о строительстве флота. Пётр I впервые прибыл в Архангельск летом 1693 года.
В пятницу 28 июля царь Пётр прибыл в Холмогоры, где его встретил воевода Матвеев, а в воскресенье 30 июля Пётр, наконец, достиг Архангельска.
Для царя и его свиты на Мосеевом острове на Двине, ниже города, была поставлена небольшая деревянная «светлица с сеньми».
Кроме того, царю была преподнесена в дар 12-пушечная яхта, построенная специально к приезду царя Петра и названная «Святой Пётр».
Построили яхту соединенными усилиями русских и иноземных мастеров здесь же, в Архангельске, на восточном берегу Мосеева острова, — первый русский военный морской корабль (если не считать построенного в 1667 году на реке Окефрегата «Орёл», который так и не смог выйти в Каспийское море).
Свыше двух месяцев царь провёл в Архангельске, познакомился с корабельным делом и коммерческими операциями торговых людей и отдал распоряжение о строительстве на острове Соломбала первой в России государственной судостроительной верфи.
Посмотрим и на другие экспонаты.
Старинные карты Онежской губы, судовые журналы и проч.
И еще один замечательный экспонат Морского музея — карта важнейших путей русских мореходов в 16-17 веках. Вырезана на дереве.
Кемь, Архангельск,Онежская губа, горло Белого моря. И дальше, вплоть до Груманта (Шпицбергена).
А вот и всяко-разный инструмент для постройки и починки судов.
«Кто в море не ходил, тот Бога не маливал». Да уж, даже относительно небольшие волны на Финском заливе заставляют задуматься — а как же, ежели что, добираться до ближайшего острова и кричать: Люю-диии! А тут Море…
Но с молитвами или без них, осваивали отважные путешественники и европейский Север, и Сибирь. Байкал, Ангара, Енисей, Лена…
Вот еще посмотрим на эту замечательную шняку и на выход. Но здесь еще очень много чего интересного можно увидеть. Настоятельно рекомендуем Морской музей на Большом Соловецком острове.
Где-то здесь был такелажный амбар.
Такелаж — общее название всех снастей на судне или вооружение отдельной мачты или рангоутного дерева, употребляемое для крепления рангоута и управления им и парусами.
Такелаж разделяется на стоячий и бегучий. Стоячий такелаж служит для удержания рангоутных частей в надлежащем положении, бегучий — для постановки, уборки парусов, управления ими, изменения направления отдельных частей рангоута.
Рангоут на судах: деревянные брусья или стальные трубы, предназначенные для постановки парусов, для подъёма сигналов, для подъёмных приспособлений и т. п.
Вот и все. Отправляемся назад к Рабочеостровску, а потом в Кемь.
Смотрим на закат и на Белое море. Летом везде хорошо, как и в мае.
Чайки все также преследуют наш теплоход. Неутомимые.
На Большом Соловецком острове побывали (там еще на архипелаге много интересного есть). Но и впереди нас ждут новые карельские открытия и впечатления.
А вот одно из открытий про Василия Косякова (забылась информация как-то за давностью) — Морской собор в Кронштадте.